Читать интересную книгу Змеиная кожа. Повесть - Ольга Покровская

– Пожалуйста, если надо, – сказал Коля, испугавшись ее трагического вида.

Вечером Надя не вернулась домой, она позвонила и сказала Юлии Андреевне, что выходит замуж. Через два дня они с Колей подали заявление в загс.

2. Николай

Когда они регистрировались, ее пугала до обморока мысль, что Коля примет их союз серьезно, и всю дорогу обратно повторяла:

– Это не взаправду, я тебе не жена, хорошо?

Допущение, что она полноценно станет чьей-нибудь женой, приводило ее в ужас.

Она сразу обнаружила, что Колина квартира не тихая гавань, как представлялось со стороны, а экзотический и внушающий опасения проходной двор, через который протекали люди, просившие Колю о помощи. После утверждения в квартире молодой жены ничего не изменилось, Надя чувствовала себя не хозяйкой, а таким же бесправным гостем, как остальные. Даже более бесправным, чем они, потому что гости в бесцеремонности мнили себя дома. Хозяйкой казалась странная женщина, которую все называли по фамилии: Заваруева – а Надя не называла никак, потому что боялась ее как огня. Заваруева возненавидела Надю мгновенно и, стоило Коле отвернуться, обязательно делала мелкую пакость. Надя приписала ее к легиону, располагавшему Колиной квартирой как ночлежкой, но выяснилось, что у нее свое обиталище, и вечером она исчезает, а появляется утром. В ее интерес Надя не вникла. Заваруева готовила Коле примитивные супы, варила картошку и сосиски, а за блюда, требующие кулинарной изощренности, не бралась. Пользуясь, что ее неофициальную должность экономки не оспаривали, Заваруева следила, чтобы Наде не перепадало ни кусочка. В первый же день она, заметив, что новоиспеченная невеста приближается к холодильнику, презрительно поджала губы и прошипела:

– Совести нет – жрать на халяву.

Надя испугалась и старалась не появляться в кухне. Везение выпадало утром, с Колей, когда он уходил на работу, и то в виде мелочи – бутерброда или печенья. Вечером номер не проходил, потому что Коля перекусывал на ходу, и в кухне толклись колоритные личности, которых Заваруева не ограничивала. Вечерами Надя пряталась в комнатке, которую выделил Коля, но ночью иногда просыпалась от постороннего храпа – это значило, что кто-нибудь из гостей явочным порядком нарушил ее пространство и заснул в кресле или на полу.

Домой она не звонила. Ей казалось, что прошлое умерло, а вспоминать было больно, поэтому она гнала мысли о родных. Через несколько дней после ухода, когда стало ясно, что это надолго, приехала Юлия Андреевна с огромной сумкой и привезла ее вещи. Долго сидела в кресле и пыталась поймать взгляд, пока Надя ежилась и корчилась напротив. Потом, вздохнув, проговорила:

– Что-то невесело выглядишь. Эх…

Надя не отвечала, и Юлия Андреевна покачала головой. О чем-то она подавленно разговаривала с Колей, потом ушла. Александр Михайлович не звонил. У него не было с дочерями доверительных отношений, контакты он отдал на откуп Юлии Андреевне и не проявлялся, да и разговора бы не получилось.

Скоро Надя столкнулась с денежной проблемой – раньше на карманные расходы деньги выделяла Юлия Андреевна, а сейчас источник иссяк. Стипендия ей не полагалась, так как она поступила с посредственными отметками. В кошельке оставалось пять рублей, они таяли с каждым днем, а Надя откладывала решительные шаги, хотя было понятно, что заработать негде. Она слышала, что мальчишки разгружают вагоны на станции, – даже Гриша рассказывал из студенческого прошлого, кто-то зарабатывал за лето в стройотряде, но наступила осень, и вариант не подходил. Она перестала ходить с девчонками в столовую, подбирала мелочь у киосков «Союзпечати», но в день удавались копеек десять, а еще требовались посторонние траты. На потоке случилось несчастье с однокурсницей – ее муж погиб, упав с дельтапланом, – и подруги собирали по рублю в пользу вдовы. Когда к Наде подошла староста, Надя покраснела и сказала, что у нее нет денег.

– Как не стыдно, – сказала староста. – Такое горе… Что, трудно одолжить у кого-нибудь?

И, раздуваясь от чувства превосходства, она снисходительно предложила:

– Хочешь, я одолжу?

– Не хочу, – ответила Надя.

Рубль она не сдала, отправилась в деканат и забрала документы.

Теперь следовало искать работу. Надя не знала, где ее ищут, и было стыдно, что у нее нет специальности и она ничего не умеет. Недалеко от Колиного дома находилось предприятие без вывески, Надя уныло прочитала объявление у неприметной двери, но поняла, что не сможет работать ни токарем, ни фрезеровщиком, и даже чертежником не сможет, потому что изучала черчение в школе не слишком успешно. Внутрь Надя зайти побоялась.

Вечером она объявила Коле перемену статуса, не объясняя причин, и попросила телефонную книгу. Ей подумалось, что обзванивать возможных работодателей по телефону не так неловко. Книгу Коля не нашел и обещал одолжить на кафедре, а на следующий день позвонила Натэлла Юрьевна.

– Девочка, что такое, – проговорила она звенящим, возмущенным голосом. – Что за новости? Я поговорю с твоим мужем – это не муж, а горе горькое. Думаешь, он тебе позволит что хочешь? Так не делают.

И Натэлла Юрьевна объяснила, что пренебрегать друзьями и близкими семьи – значит, наносить им незаслуженное оскорбление, и если Надя не способна на высшее образование – хотя бы примитивное, – ее прямая обязанность обратиться к друзьям, и они найдут правильную работу, чтобы она, случайно оказавшись в неподходящей среде, не спилась и не опустилась окончательно. Подразумевалось, что эта дорога без вмешательства Натэллы Юрьевны неизбежна.

– Я поговорю с Капитолиной Георгиевной, – пообещала Натэлла Юрьевна. – Она тебя устроит, сама не ходи.

Повесив трубку, Надя чуть не расплакалась от нахлынувшего чувства. Представилось, что, может быть, не все потеряно, – но уныние вернулось с новой силой, когда через два дня Натэлла Юрьевна сообщила, что «хорошая работа» Наде обеспечена: ей предстояло трудиться в поликлинической регистратуре, выписывать талоны, заполнять формуляры и разносить карточки. Про зарплату Надя не спрашивала, но ее предупредили, что будет восемьдесят рублей, как две стипендии, – Надя до этого не подозревала про такие мизерные зарплаты. Она уверилась, что позитивного в жизни не будет, раз близкие люди, еще по большому блату, устроили ее на грошовую и неинтересную должность. А в том, что ее определяла волосатая лапа, она убедилась, когда услышала за спиной негромкие переговоры санитарок:

– При этой… новенькой… не особо. Рот на замок.

– По знакомству, что ли?

– По самую задницу. От Капки.

– Э-э-э-э…

После она замечала косые взгляды и что при ней разговоры прекращаются, но ей и не хотелось общаться, так что она не огорчалась, скорее наоборот.

Оказалось, деньги сразу не даются, существуют понятия «аванс» и «получка», о которых Надя не догадывалась. Приходилось ждать еще, и она смирилась, решив, что доживет – хорошо, а если нет – куда деваться… Она заметила, что тяжело подниматься по лестнице, что иногда кружится голова, но воспринимала симптомы с покорностью судьбе. Один раз она услышала, как сетовала медсестра:

– Господи, дожили. Дети вчера за кусок курицы подрались…

Надя так свыклась с голодом, что не удивилась, но ее ободрило, что кругом аналогичное несчастье. Она только вяло подумала, что кусок курицы стоит драки.

Она не допускала экскурсий в продуктовый магазин, чтобы не мучиться предвкушением. Не было уверенности, что она дотянет до получки, и не стоило изводить себя напрасными надеждами.

Наступил день торжества. Сжимая сумку с честно заработанными двадцатью тремя рублями, Надя гордо ступила на территорию запретной зоны, не сразу осознав, как изменились знакомые места. В магазине было по-сиротски пусто, отсутствовали люди и товары. Надя испугалась, что от недоедания сошла с ума. Вдоль задней стенки магазина тянулись, сверкая стеклом и металлом, чистые витринные прилавки. В торце пустовали ряды деревянных лотков для хлеба. Ни одной консервной банки, ни «Завтрака туриста», ни «Килек в томате», которые Юлия Андреевна выбрасывала из продуктовых заказов в ведро, пеняя советской пищевой промышленности на несъедобную субстанцию. Позади прилавка скучала полная продавщица в испачканном халате, и вид у нее был не торговый, без тонизирующего куража – скорее горестный.

– Простите… – несмело обратилась Надя и осеклась. Продавщица распустила скрещенные на груди руки, обернулась на зов, уперлась глазами в Надю – не так, как смотрели продавцы на надоевших покупателей, а устало, обреченно, и Надя поняла, что это не сон и не сумасшествие. Она вышла из магазина и побрела по улице, думая, что точно погибнет. В третьем по счету магазине обнаружилась горка неопрятной грязно-розовой массы, на которой лежал ценник: щупальца кальмара. Настроение взмыло до восторга, Надя несла домой вожделенную добычу, предвкушая резиновый вкус, и жалела, что нет хлеба, но это было ничего – есть еда, а без хлеба можно обойтись.